Георгий Гречко: советские космонавты мечтали первыми высадиться на Луне

В интервью Николе Крастеву дважды Герой Советского Союза, космонавт Георгий Гречко рассказывает о некоторых не очень известных, но не менее интересных моментах гонки между СССР и США за первенство в освоении Луны.

НК: Георгий Михайлович, в 1960-е годы в связи с проектом высадки людей на Луну среди советских космонавтов было, действительно, ощущение, что это гонка?

ГГ: Естественно, было такое, ведь и Кеннеди объявил, и у нас были планы, так называемый проект Л-3. Поначалу даже мы опережали американцев, у нас даже песню пели «Будет первым на Луне, мой Вася…». А потом мы стали отставать.

НК: В какой момент началось отставание советской программы высадки на Луну?

ГГ: Я думаю, где-то в 1967-68 гг. уже стали отставать. У нас, так называемая, вилка получилась. Наша новая ракета Н-1 по мере её отработки становилась всё тяжелее – то одно дорабатывали, то другое, и, следовательно, груза, которого она должна была доставить на Луну, становилось всё меньше.

А корабль лунный, наоборот, от того проекта, который в начале был, в части весовых характеристик – он наоборот, становился все тяжелее и тяжелее. В конце концов, оказалось, что Н-1 не может вывести на орбиту, на Луну экипаж из двух человек.

НК: Какой приоритет отдавали руководители советской космической программы в 1960-е годы высадке на Луну?

ГГ: Вы знаете, сначала у нас были планы, Н-1, облёт Луны. К сожалению, мы с ним тоже всё запаздывали. Мы были готовы полностью облететь Луну, то есть был испытан корабль полностью в беспилотном варианте несколько раз.

Были подготовлены экипажи. В первом экипаже, который должен был облететь Луну, были Алексей Леонов и Олег Макаров, я, по-моему, в четвёртом был. Только надо было принять решение запустить, и тут же мы бы полетели вокруг Луны.

Но поскольку это должно было быть до полёта американцев на Луну, а получилось, что получили такую техническую возможность уже тогда, когда американцы сели на Луну, то наши политики, которые привыкли быть в космосе первыми, не захотели быть вторыми, и эту программу облёта закрыли.

Хотя мы, техники, были за то, чтобы продолжить, потому что американцы – американцами, всё равно нам надо было, так мы считали, техники, а не политики, что нам надо осваивать возвращение с Луны и вход в атмосферу со второй космической скоростью. И мы очень жалели, протестовали, письма писали в Политбюро, но политики к нам не прислушались.

НК: Как была воспринята советскими космонавтами высадка американцев первыми на Луну?

ГГ: Понимаете, ощущение было такое двойное. Во-первых, вы наверно знаете, что весь мир смотрел, как американцы первыми – Нил Армстронг и Баз Олдрин – ходят по Луне. А в Китае, значит, демонстрировался патриотический фильм, а у нас, по-моему, как всегда в таких случаях – «Лебединое озеро».

Но на техцентре в Шаболовке, в таком закрытом помещении наши телевизионщики принимали сигнал с Луны. И вот, мы, космонавты, следили с завистью с одной стороны, что американцы там ходят, а не мы, а с другой стороны с радостью, естественно, что человечество, вот, сделало еще один мощный шаг в космос. Мне очень понравилось, как сказал Армстронг, что это всего лишь «маленький шаг одного человека, но громадный скачок для всего человечества».

Причем, он же не сказал, как Никита Хрущев в свое время, когда его спросили, кому дать Нобелевскую премию за запуск нового спутника – он сказал, что запустил его советский народ, а стартовая площадка – социализм. Вот американцы не сказали, что запустили США, а стартовая площадка – капитализм.

Наоборот, они не сказали, что это успех Америки, они сказали, что это успех всей Земли. Это было очень красиво. Так что у нас было двойное ощущение – белая зависть, с одной стороны, и радость, с другой. Еще один шаг в космос сделан. Особенно радовались, когда они вернулись живыми и здоровыми.

НК: После того, как американцы сели на Луну, полагаю, у вас были, контакты с американскими коллегами-астронавтами. С Армстронгом и Олдрином вам доводилось встречаться?

ГГ: Вы знаете, с Армстронгом мне не посчастливилось встретиться, а с Олдрином мы несколько раз встречались. Я его однажды даже напугал, когда стал ему рассказывать все слухи, которые у нас ходили в стране вокруг полета на Луну.

Первый американский астронавт, который к нам приехал, был Фрэнк Борман (командир «Апполона-8», первым облетевшего Луну в декабре 1968 г.) и было очень интересно поговорить с ним как профессионал с профессионалом.

Нам особенно понравился его ответ, когда мы его спросили, как он оценивает: какой способ имитации невесомости на Земле лучше – в падающем самолете или под водой? Он сказал, что оба способа лучше для тех, кто их придумал, в смысле финансового успеха.

НК: Расскажите, пожалуйста, о вашей первой встрече с Базом Олдрином, чем вы его так напугали?

ГГ: Это было не во время нашей первой встречи, а напугали, потому что вокруг полета Армстронга и Олдрина на Луну (июль 1969 г.) в СССР ходило много слухов. Что, якобы, когда они сели, они сказали «Они уже здесь». То есть кого-то они увидели в иллюминатор и сказали «А они уже здесь». И что, якобы, по поверхности Луны то ли какие-то шары огненные катались, с которыми можно было на английском языке разговаривать, то ли ангелы там летали.

И по мере того как я ему это рассказывал, он так на меня стал подозрительно смотреть, мол, в своем ли я уме, хотя он и знал меня хорошо. Но когда я ему последний слух рассказал – то он отошел шаг назад. А вот последнее было очень интересно: что, мол, когда им надо было возвращаться на Землю, у них произошла какая-то неполадка и они могли навечно остаться на Луне.

Но в это время по Луне шел наш известный русский человек Порфирий Иванов, который и зимой и летом ходил в одних трусах. Его даже немцы во время оккупации на морозе обливали холодной водой, а ему ничего, остался живым. И вот, этот наш Порфирий Иванов шел мимо Армстронга и Олдрина на Луне в своих трусах и спрашивает, «Ну, чего, американцы, движок сломался?» Потом он их возвратный модуль починил и тем спас им жизнь.

Вот когда я ему этот анекдот рассказывал (смеется) – Олдрин от меня отступил. А я ему говорю, «Баз, ты не думай, что я сумасшедший. Просто, когда я такое слышу, то я всегда говорю, что этого не было, это неправда». А мне возражают, «Ты же там не был, откуда ты знаешь, что это неправда?»

«Поэтому, вот, я с тобой один на один говорю, никто нас не слышит. Вот, значит, теперь я могу на тебя сослаться: «Да, я там не был, но, вот Баз Олдрин, который официально считается вторым человеком, ступившим на Луну, так вот, Олдрин мне сказал один на один, что ничего этого не было». Ну, он тогда успокоился, заулыбался.

НК: Вы, наверное, помните, что в 1997 г. американский астронавт Джон Гленн слетал во второй раз в космос после 35-летнего перерыва. Ему было 77 лет, он провел на орбите почти две недели. Если бы вам сделали такое предложение сейчас (в 2013 г. Гречко исполнилось 82 года) – как бы вы к нему отнеслись?

ГГ: Вы знаете, я бы не полетел. Вообще, Джон Гленн прав, я не прав, потому что, конечно, космической медицине нужны были данные, как переносит космический полет организм в таком возрасте. Я иногда над собой шучу, я же летал в 54 года, так я шучу, что в Советском Союзе не нашлось такого дурака, кроме меня, который бы согласился летать в 54 года (в течении 13 лет Гречко держал рекорд самого пожилого советского/российского космонавта. В 1998 г. его рекорд был превзойден Валерием Рюминым, 58 лет). Конечно, если бы мне предложили, я обязан был бы сказать «Да» – я же испытатель, я космонавт, я профессионал, но я бы с очень большой неохотой это сделал.

НК: Почему?

ГГ: Понимаете, я был неплохой космонавт. Я многое делал и по программе и сверх программы, и часто, так уж если говорить напрямую, то и иногда убирал рвоту чужую. Я не хотел бы, чтобы уже в пожилом возрасте за мной убирали. Поэтому, если бы и полетел ради науки – то пошел бы на это с очень большим нежеланием.